Ю. А. Лимонов
"Владимиро-Суздальская Русь: очерки социально-политической истории."

Раздел I

Заговор 1174 г.

\\\\\\\\\\\\\-начало вырезки, полная версия в источнике

Кто же были настоящие убийцы? [Андрея Боголюбского – прим.ред.] Кто был вдохновителем заговора? Кого имел в виду владимирский летописец, вспоминая Горясера? Мы можем только догадываться. Сравнение летописи и намек на братоубийцу Святополка невольно заставляет вспомнить о родственниках убитого. Действительно, у Андрея были и родные братья, и родные племянники, жаждущие, как все «бедные родственники», наследства и власти в «Суждальской земле». Были даже такие, которые имели на это право, как они полагали. Были и обиженные Андреем. И очень сильно. Речь, конечно, идет о Михаиле и Всеволоде, братьях Андрея. Обращает на себя внимание следующий эпизод. В Чернигов приходит весть об убийстве Андрея. Всеобщая радость. Посланцы от имени ростовских бояр и Глеба рязанского зовут Ростиславичей — племянников Андрея и его братьев. Как бы «случайно» все семейство в сборе. Полный набор родственников и претендентов на стол в Суздаль-ской земле. Причем эти претенденты на любой вкус: Ростиславичи могли рассчитывать занять стол по «старине», как «отчину и дедину», они действительно старшие отпрыски старшего сына Юрия Долгорукого. Юрьевичи полагали, что имеют право на власть по ряду, заключенному их отцом Юрием с ростовскими боярами. Этот договор был нарушен ими в пользу Андрея. Летописец пишет:

«А хрестьного целованья забывше, целовавше к Юргю князю на менших детех, на Михалце и на брате его, и преступивше хрестное целованье, посадиша Андреа, а меншая выгнаша»^[1]ПСРЛ. Т. I. Стб. 372. — Михаил и Всеволод с матерью
вообще были изгнаны из пределов Руси и эмигрировали
к родственнику — византийскому императору, который
дал им города в «кормление» — Аскалон и ряд городов
по Дунаю..

Итак, выбор был велик. Поехали представители обеих линий — Михаил и Ярополк. Договорились и о первенстве. Его получил Михаил:

«утвердившеся межи собою, давше стареишиньство Михалку, и целовавше [честный] крест у епископа Черниговьского из рукы…»^[2]Там же. Стб. 373..

Все это произошло буквально за несколько дней. Впечатление такое, что родственники давно обо всем договорились и, собравшись в Чернигов, ждали событий. Но если это так, то они были осведомлены о заговоре? А может быть, даже участвовали в нем? О заговоре знали довольно многие. Если о нем знал сам Андрей, почему не допустить, что о нем информировались и «заинтересованные» стороны? Подобное предположение весьма вероятно. Что касается участия, то здесь подход к родственникам Андрея должен быть дифференцирован. Нет сведений, что Юрьевичи участвовали в заговоре. Кроме того, их не приняли ростовские бояре. По преданию Михаил и Всеволод казнили убийц Андрея. Последнее, конечно, не является доказательством в пользу неучастия Юрьевичей в заговоре. Исполнителей часто убирают, как нежелательных свидетелей. Но вот отношение бояр Ростова — это веское доказательство в пользу невиновности братьев, или точнее — у Юрьевичей не было особой связи с местной оппозицией. Все это безусловно не означает, что они не ждали результатов от исхода заговора.

Следуя принципу «кому выгодно», Ростиславичи явно были замешаны в заговоре. События, произошедшие после убийства, показывают, что племянники Андрея, так же как и их окружение, и их родственник Глеб, князь рязанский, женатый на дочери Ростислава Юрьевича, были не только информированы, но и связаны с оппозицией Андрею. Весь заговор был рассчитан на устранение «самовластца» и замену его молодыми «несмышлеными» Ростиславичами. Более того, летописец прямо указывает на их связь со «старшей» дружиной Ростовской земли, которая «не забыла» их отца и самих князей после убийства Андрея. В эпизоде приглашения Мстислава и Ярополка Ростиславичей читаем:

«И приехавше сли поведаша речь дружиньню… и рекоста Мстислав и Ярополк: “Помози Бог дружине, оже не забывають любве отца нашего”»^[3]Там же. Стб. 372. — Татищев сообщает еще более разительные
факты. Он рассказывает о попытке раздела Владимиро-Суздальской
земли между Юрьевичами и Ростиславичами. Идея принадлежала
Михаилу. Он обратился к племянникам с предложением
поделить «Суждальскую землю» на уделы. Каждый князь
получал по своему владению. Но появлению на северо-востоке
Юрьевичей воспротивились заговорщики — убийцы Андрея,
они «наипаче ко изгнанию его (т. е. Михаила. — Ю.Л.)
прилежали». Раздосадованный князь обратился к своим
племянникам: «Меня оставьте во Владимере с покоем
и не слушайте кромольников и злодеев, которые погубили
стрыя вашего [Андрея]». Более того, Михаил открыто
обвинил племянников в участии в заговоре, ибо они
приняли под свое покровительство убийц («оных убийцев
приняли в свое засчисчение»). Этим он очень ловко
принудил их к оправданию, которое еще более убеждало
в виновности Ростиславичей. Молодой и, вероятно, не
очень умный, Мстислав Ростиславич оправдывался таким
образом: «…мы Стрыя нашего Андрея не убили и
в совете том не были, а убили его народом за его неправду,
что неповинно многих казнил и разорял, в братии, князех
руских, великие вражды и беспокойства чинил». После
таких оправданий сомневаться в неучастии Ростиславичей
в заговоре можно с трудом (Татищев В.Н. История Российская.
М., 1964. Т. III. С. 108)..

\\\\\\\\\\\\\-конец вырезки из главы

Раздел II

Владимиро-Суздальская Русь конца XII — первой половины XIII в.

Убийство Андрея, «низвержение» правления «самовластца», давало возможность ростовскому, суздальскому и владимирскому боярству осуществить свои основные сословные устремления, из которых главным была свобода. Эта философская категория явственно понималась всеми крупными феодалами сугубо однозначно и утилитарно. Свобода как таковая была эквивалентом политических целей местного боярства, которое рассматривало ее как минимум подчинения княжеской власти и максимум самостоятельности во внутренней и внешней политике каждого крупного землевладельца. Идеал боярского правления, столь типичный для Руси периода феодальной раздробленности, был расположен географически весьма близко, и классическая модель «свободного» государственного устройства была всегда перед внутренним взором каждого «низовского» феодала, ведь общая граница с Господином Великим Новгородом тянулась на сотни километров и начиналась недалеко от Твери, в Новом Торге. Казалось, для осуществления подобных желаний ростово-суздальского боярства необходимо было посадить на местный княжеский стол только нужную кандидатуру, пригодную для подобной «демократической» системы, тем более что претенденты, как известно, были давно найдены. Но подобная политическая комбинация неожиданно осложнилась взрывом классовой борьбы. Во Владимире сразу после смерти Андрея вспыхнуло восстание.

Это восстание представляет большой интерес для истории классовой борьбы в Древней Руси. Против княжеской власти выступали единым фронтом силы, очень пестрые по своему социальному составу. Даже скудные летописные сведения позволяют судить об этом. Рассказывая о восстании на территории Владимирской земли, Лаврентьевская летопись отмечает:

«и много зла створися в волости его (т. е. Андрея. — Ю.Л.), посадник его… домы пограбиша, а самех избиша…»^[4]ПСРЛ. Л., 1926—1928. Т. I. Стб. 370..

Из этого сообщения видно, что в домене, в «волости» князя, вне города Владимира, наблюдалось массовое выступление против княжеской власти и ее представителей — посадников, правителей крупных населенных пунктов, городов, волостей. Вероятно, контингент посадников состоял из лично свободных «мужей», княжеских дружинников. Это могли быть и бояре, представители «старейшей» дружины, но могли быть и представители «младшей» дружины. Например, наследовавшие после смерти Андрея Ростиславичи «в княженьи земля Ростовьскыя роздаяла бяста по городам посадничьство Русьскым дедьцким, они же многу тяготу людем сим створиша, продажами и вирами»^[5]Там же. Стб. 374.. Именно через «тяготу» штрафами и поборами, которые собирались с населения, и пострадали посадники Андрея. В момент взрыва классовой борьбы их перебили, а их личное имущество — дома и именье — было разграблено. Но кроме посадников в числе пострадавших летопись называет и тиунов. К этой категории в тот период, в третью четверть XII в., принадлежала и определенная прослойка зависимых министериалов. Она составляла довольно значительную группу слуг князя, которые, будучи лично несвободными, исполняли роль феодальных управляющих, приказчиков, надсмотрщиков и тиунов. Как раз последние и были объектом нападения, ибо они ревностно помогали князю эксплуатировать зависимое население. Княжеские слуги являлись непосредственными исполнителями княжеской воли, получая за это часть феодальной ренты. Естественно, гнев и возмущение зависимого (как свободного, так и несвободного) населения были направлены против них. Тиуны были перебиты, а их личное имущество и дома разграблены. Видимо, для восставших министериалы (лично-зависимые) абсолютно ничем не отличались от свободных дружинников (может быть, бояр) и посадников. И те, и другие являлись эксплуататорами и были ненавистны восставшим. Интересно, что даже летописец в рассказе о «мятеже» помещает их при перечислении рядом:

«и много зла створися в волости его (т. е. Андрея. — Ю.Л.), посадник его и тиунов его, домы пограбиша, а самех избиша…»^[6]Там же. Стб. 370. — Министериалы-тиуны имели дома,
усадьбы и большое имущество, если их грабило «благодарное»
население..

Помимо названных категорий пострадали и слуги князя, исполняющие охранительно-полицейские функции. Летописец пишет: «детьцкые и мечникы избиша, а дома их пограбиша…». Как видим, и эта феодальная прослойка эксплуататоров обладала личным имуществом. Видимо, вообще в домене, в «волости» Андрея, основной гнев восставших был направлен против судейских и полицейских «чиновников», особенно против первых — жрецов Фемиды. Летописец даже приводит специальную сентенцию, хотя отлично понимает, что восстание направлено не только против судей, но и самого князя. Звучит это поучение весьма лицемерно. Летописец пишет, что восставшие в силу ограниченности и неосведомленности:

«не ведуче глаголемого, идеже закон ту и обид много, и пакы Павел апостол глаголеть, всяка душа властелем [властем — Р.А.] повинуется, власти бо от Бога учинени суть, естеством бо земных, подобен есть всякому человеку царь, властью же сана яко Бог веща бо великыи Златоустець темже противятся волости противятся закону Божью, князь бо не туне мечь носить, Божии бо слуга есть…»^[7]Там же..

Само по себе восстание, направленное против государственного, т. е. княжеского административного и хозяйственного, аппарата, весьма показательно, ибо совершенно четко указывает на усиление эксплуатации. Казне князя необходимо было больше средств для проведения активной политики, отсюда увеличение налогового пресса. Но классовое стихийное восстание было направлено и против местных землевладельцев. Не только боярину, но и дворянину, министериалу, служилому феодалу и мелкому держателю земли было в этот момент очень неуютно в своей усадьбе, когда он оставался один на один с крестьянским морем свободных и зависимых смердов. Новгородец-современник, оценивая масштабы восстания и резюмируя общее положение «Низовской земли», записал: «и велик мятеж бысть в земли тои и велика беда, и множьство паде голов, яко и числа нету».

Восстание в сельских районах Владимиро-Суздальской земли захлестнуло и районы городов. Отряды «мятежников» стали появляться даже во Владимире. Ипатьевская летопись сообщает, что «грабители» и «ись сел приходяче грябяху». Но во Владимире восстание приняло несколько иной характер.

Заговор против Андрея непосредственно осуществлялся рядом княжеских слуг — министриалов и дворян. Следовательно, в Боголюбове и во Владимире эти социальные группировки возглавили «мятеж» против княжеской власти. Их поддерживали «горожане Боголюбьскыи». Это суммарное понятие могло, видимо, обозначать несколько социальных категорий древнерусского общества — от ремесленников и купцов до феодалов. Правда, отдельно летописец выделяет «дворян»:

«горожане же Боголюбьскыи и дворане разграбиша, дом княжь и делатели иже бяху пришли к делу, злато и сребро порты и паволокы и именье емуже не бе числа…»^[8]Там же. Стб. 369—370..

В грабеже княжеского имения приняли самое деятельное участие и феодалы, жившие во Владимире. Это также специально подчеркнуто в Ипатьевской летописи. Окончив переговоры с «боголюбским полком» по поводу убийства князя, владимирцы «и разиидошася и вьлегоша грабить, страшно зрети»^[9]Там же. СПб., 1908. Т. II. Стб. 590.

Итак, все это позволяет прийти к выводу, что классовое выступление во Владимиро-Суздальской земле в 1174—1175 гг. не было однородным, более того, в разных районах восстания принимали участие разные слои общества со своими специфическими целями.

Но очень скоро феодальная прослойка населения Владимиро-Суздальской земли стала принимать все меры для подавления восстания и стабилизации обстановки. Ведь возмущение и «мятеж» против князя и его администрации приводили к восстанию против всех феодалов. Было необходимо срочно изыскать верховный символ, во имя которого можно было потушить классовые выступления. Нужен был новый «хороший» князь или князья. Появление преемника Андрея на столе автоматически означало присутствие княжеской дружины и администрации в городах и волостях, укрепление княжеской власти и власти феодалов на местах. В «порядке» были заинтересованы все феодалы Владимиро-Суздальской земли, а бояре в особенности. Уже сразу после убийства Андрея был собран собор, или съезд. На нем феодалы Владимиро-Суздальской земли решили вопрос о кандидатурах на местный стол. Вот как описывает летописец сбор всей дружины:

«Уведевше же смерть княжю Ростовци, и Сужьдалци, и Переяславци, и вся дружина от мала до велика съехашася к Володимерю…»^[10]Там же. Т. I. Стб. 371. — Подобное положение превосходно
иллюстрирует двойственность княжеской власти в период
феодальной раздробленности. Она была совершенно необходима
всему феодальному классу для обуздания, подавления
смердов и ремесленников, но прежде всего крестьянства
— этого основного и главного антагониста правящего
класса..

На съезде была подчеркнута срочная необходимость приглашения князей не только из-за внутреннего положения, но и внешней безопасности. Феодалы «реша се ся уже тако створило князь нашь убьен, а детеи у него нету, сынок его в Новегороде, а братья его в Руси, по кого хочем послати в своих князех, нам суть князи Муромьскые, и Рязаньскыи близь в суседех, боимся льсти их, еда пойду изънезапа ратью на нас, князю не сущю у нас…».^[11]ПСРЛ. Т. I. Стб. 371—372. На съезде не было единодушия в выборе кандидатур. Часть местных феодалов и, видимо, прежде всего владимирских и переяславских, принадлежавших к «младшей» дружине, а также вече Владимира предпочитали Юрьевичей, сыновей Юрия Долгорукого, — Михаила и Всеволода, о которых был заключен ряд с их отцом. «Старшая» дружина, крупные ростовские, суздальские бояре и вече Ростова и Суздаля предпочитали молодых Ростиславичей, сыновей старшего сына Юрия Долгорукого — Ростислава. На кандидатуре последних особенно настаивали ростовские бояре и их предводители, такие как Борис Жидиславич. Их поддерживали и рязанские послы, присутствовавшие на съезде во Владимире. Ростовцы и суздальцы одержали верх в разыгравшейся дискуссии. Избранные на съезде послы должны были официально вручить послание о выборах Ростиславичам и князю рязанскому Глебу. Но ждали известий из Владимира не только племянники Андрея, но и его братья Михаил и Всеволод. Последние заключили соглашение с Ростиславичами о совместном выступлении на политической арене Владимиро-Суздальской земли. Вот как описывает этот эпизод местный летописец:

«приехавше сли поведаша речь дружиньню, и сущю ту Михалку Гюргевичю с нима, у Святослава князя Чернигове, и рекоста Мстислав и Ярополк (Ростиславичи. — Ю.Л.) помози Бог дружине, оже не забывають любве отца нашего, и здумавше сами рекоша, любо лихо, любо добро всем нам поидем вси 4 Гюргевича 2, а Ростиславича 2, [и поидоста преди два Михалк Гургевич] и Ярополк Ростиславичь, утвердившеся межи собою, давше стареишиньство Михалку…»^[12]Там же. Стб. 372—373..

Все четверо князей пришли на Москву, здесь они получили совершенно открытый приказ ростовских бояр об отдельном княжении:

«и слышавше (о приезде Юрьевичей. — Ю.Л.) Ростовци негодоваша, рекоша Ярополку: А Михалку рекоша: “Пожди мало на Москве”. Ярополк же поеха отаи брата к дружине Переяславлю, Михалко же видев брата ехавша, и еха Володимерю».^[13]Там же. Стб. 373. — Здесь и далее пунктуация наша.

К этому времени политическая ситуация изменилась. В Переяславле «старшая» дружина — ростовские и суздальские бояре — заключила договор — ряд с Ярополком, который получал во владение вместе со своим братом Мстиславом всю Владимиро-Суздальскую землю. Юрьевичи оказались на положении нежелательных «иностранцев». Но владимирцы со своим вече, состоявшим из феодалов, оставшихся в городе (часть была «мобилизована» ростовскими боярами), купцов и ремесленников, попытались совершить переворот и вместе с Михаилом Юрьевичем не подчиниться «старым» городам и «старой» дружине. Это сообщение летописи о коллективном «самовластии» владимирцев позволяет точно установить первую серьезную политическую акцию, определяющую совершенно точно полную самостоятельность будущей столицы земли от Ростова и Суздаля. Отныне Владимир (владимирское вече) и «младшая» дружина открыто декларируют свою независимость. Ни временная военная неудача, ни насильственное подписание ряда с победившими «старшими» городами, ни появление на столе неугодных местному вечу Ростиславичей, ни смерть Михаила, избранника владимирцев, — ничто фактически не могло повлиять на политическое развитие нового центра Владимиро-Суздальской земли. Владимир приобрел политическую свободу и превратился в основную силу крупнейшего княжества Древней Руси. Правда, нельзя думать, что ростовская «старшая» дружина, «Ростовская тысяча», оставила мысль о «своей свободе». Наоборот. Совместно с вечем своих городов ростовские и суздальские бояре на протяжении конца XII — начала XIII в. стремились к полной свободе, к политической независимости. Известный гегемонизм Владимира, его центральное положение в стране не только не потушили этих страстных стремлений, а, пожалуй, усилили их. Борьба между городами в 70-х гг. вылилась в ожесточенную войну.

В результате междоусобицы, длившейся свыше года, на столе Владимиро-Суздальской земли оказался сын Юрия Долгорукого Всеволод (1177—1212 гг.). Князь очень внимательно, особенно в первые годы, «прислушивался» ко мнению владимирцев. И тем не менее они были, видимо, не всегда «довольны» Всеволодом. Во всяком случае даже сугубо осторожная официальная летопись вынуждена отметить, что желание и действия этих двух сторон (князя и города) часто не совпадали. Владимирцы — точнее, вече Владимира — поступали по-своему, часто вопреки мнению Всеволода. Весной 1178 г. ростовские бояре и поддержавшие их рязанские князья сделали очередную попытку разгромить Владимиро-Суздальскую землю, но потерпели поражение. Рязанцы попали в плен. Они были отведены во Владимир и посажены в тюрьму. Через три дня в городе стихийно (?) возник «мятеж». Владимирцы, видимо, с согласия веча потребовали на расправу пленных князей. Всеволод, не желавший участвовать в братоубийственной резне, еле отстоял Глеба и его сыновей. Но через несколько дней «мятеж», в котором участвовали не только бояре и купцы, но и «людие все» — низы города, повторился. Всеволод не сумел спасти пленных. И с ними владимирцы жестоко расправились^[14]Там же. Стб. 383—386.. Надо подчеркнуть, что этот факт не единичен. Большая самостоятельность, подчинение князя в ряде важнейших вопросов политики городу неоднократно отмечается (а иногда даже подчеркивается) летописцем. Ровно через год после инцидента с рязанскими князьями владимирцы вновь «поставили на место» своего князя, указав, что он должен их слушаться. В походе на Торжок Всеволод проявил некоторую «слабость» и, не желая войны, предложил горожанам откупиться. Торжок был богатейшим городом на Руси, там располагались таможенные заставы, через него проходили пути из Новгорода и в Новгород. Но владимирцы не желали получать выкупа, они требовали разгрома города. Князь был вынужден уступить. Владимирцы настояли на своем. Город был отдан на поток и разграбление^[15]Там же. Стб. 386..

Анализ летописных источников заставляет думать, что вообще вся «внешняя политика» Владимиро-Суздальского княжества в конце XII — начале XIII в. — энергичная, бескомпромиссная, подчас жестокая, но всегда активная — отражала интересы владимирцев, владимирского веча, мелких феодалов, купцов и, возможно, отчасти смердов — переселенцев, участвовавших во внутренней колонизации. Показательна политика в отношении Рязани. Большое, богатое княжество с хорошим войском, а подчас с союзниками — половцами было вынуждено почти постоянно вращаться в орбите политики своего северо-восточного соседа. Рязанские князья — всегда «младшие братья» и «дети», другими словами, «вассалы» у своего кузена, «старшего брата» и «отца» Всеволода. Малейшее нарушение подобной зависимости приводило к подавлению силой сопротивления и восстановлению прежнего положения. В 1180 г. владимиро-суздальские войска неожиданно вторглись в пределы Рязанского княжества. Столица земли без боя сдалась Всеволоду^[16]Там же. Стб. 387.. Через семь лет, в 1187 г., поход был повторен, Рязанское княжество вновь потерпело поражение. Оно запомнилось надолго. Только через 20 лет рязанские князья решили сделать попытку освободиться от гегемонизма Владимира. Но Рязань была вновь захвачена и лишена даже призрачной самостоятельности, на столе оказался сын Всеволода Ярослав. Последовавший за тем «мятеж» не принес победы рязанцам^[17]Там же. Стб. 432—434.. Город был окружен. Всеволод велел выйти всем горожанам, а затем Рязань на глазах победителей и побежденных была сожжена. Ответный набег на Москву союзника рязанских князей пронского Кир Михаила ничего не изменил. Подобное действие, скорее, напоминало акт мести, нежели продуманную политику. Рязань продолжала находиться в подчинении Владимира.

Владимиро-Суздальская земля проводила также и традиционную «восточную» политику. Она в основном повторяла тенденции Андрея Боголюбского. Между тем походы, судя по всему, отнюдь не преследовали захвата чужой территории. Ни большой поход 1184 г., ни походы 1186 и 1205 гг. не принесли новых территорий^[18]Там же. Стб. 382—390, 400, 420—421.. Судя по некоторым данным, они продолжали политику на востоке и, видимо, были связаны с вполне конкретными задачами владимирской торговли.

«Южная» политика, включавшая отношения с «Русской землей» и Киевом, была одной из составных сторон внешнеполитической доктрины Владимиро-Суздальской земли конца XII — начала XIII в. Эти отношения начались со столкновения между великим князем киевским Святославом Всеволодовичем и владимирским князем Всеволодом Юрьевичем. Борьба Рязани и Владимира не прошла незамеченной. Некоторые группировки рязанских князей обрели себе покровителя в лице Святослава Всеволодовича. Последний, может быть, не очень старался быть полезным рязанским князьям, но то, что он приложил усилия, чтобы снова разжечь междоусобицу и тем самым ослабить Владимиро-Суздальское княжество, вне всякого сомнения. В 1181 г. Святослав Всеволодович даже вторгся на территорию «Суждальской земли» и сжег город Дмитров^[19]Там же. Стб. 388.. Но это был лишь набег. Не способствовала миру и борьба между противниками за новгородский стол. В 1182 г. на границе новгородских владений произошло столкновение нового новгородского князя Ярополка, сына Святослава Всеволодовича, с владимирским князем, который окружил Торжок и осадил его. Город сдался. Сидевший там Ярополк Ростиславич, заклятый враг Всеволода Юрьевича, оказался в плену. Однако, надо думать, что подобная враждебность в политике двух крупнейших государственных образований Древней Руси — Киевской земли и Владимиро-Суздальской земли — была невыгодна обеим сторонам. Как можно судить по записи от 1185 г., когда владимирского епископа Всеволод направляет для благословения на владимирский стол в Киев не только к митрополиту Никифору, но и к Святославу Всеволодовичу, уже к середине 80-х гг. XII в. отношения между «югом» и «севером» возобновились. Теперь владимирский летописец очень сочувственно относится к политике киевского князя^[20]Там же. Стб. 380—381.. Поход 1185 г. против половцев, возглавляемый Святославом, представлен как его забота о «Русской земле» в отличие от известия о походе Игоря Святославича^[21]Там же. Стб. 394—396; ср.: стб. 397—400.. (Хотя владимирский летописец сожалеет о жертвах). Всеволод матримониальными связями укрепляет свое положение на юге. Своих дочерей он выдает замуж за южных князей — черниговских и белгородских^[22]Там же. Стб. 405—407.. Эта дальновидная акция не замедлила сказаться. В 1195 г. умирает князь Святослав Всеволодович, и на столе оказывается сват Всеволода Юрьевича — Рюрик. Владимирский летописец прямо пишет:

«посла великыи князь Всеволод муже свое в Кыев и посади в Кыеве Рюрика Ростиславича»^[23]Там же. Стб. 412..

Одновременно Всеволод укрепляет традиционную базу ростовских князей в «Русской земле». Под тем же 1195 г. читаем:

«Посла благоверныи и христолюбивыи князь Всеволод Гюргевич, тивуна своего Гюрю, с людми в Русь, и созда град на Городци на Востри, обнови свою отчину»^[24]Там же..

Это на первый взгляд стереотипное известие приобретает важное значение, если учесть, что именно на эти годы Всеволод получает «стареишиньство вся братиа во Володимири племени»^[25]Там же. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 96. — Старейшинство
только в потомках Владимира Мономаха. Ольговичи, например,
к этой линии князей не принадлежали.. Вскоре он воспользовался этим. Для своего зятя он испрашивает у Рюрика, нового киевского князя, те города, которые тот обещал дать своему зятю Роману. Последний оказался обиженным. Роман объединился с Ольговичами. Началась очередная кровавая междоусобица, в которую оказался вовлеченным непосредственно и Всеволод, выступивший на стороне Рюрика. Кончилась эта страшная война только со смертью участника — Романа в 1205 г. В 1202 г. Киев был захвачен и разграблен Рюриком и половцами. Такого разгрома историческая столица Руси еще не знала. Всеволод все время поддерживал Рюрика^[26]Там же. С. 98—100.. В 1199 г. он предпринял поход на половцев^[27]Там же. С. 99.. Его войска участвовали во время смуты на стороне Рюрика. Но Всеволод был вынужден заключить договор «докончальныи» и с Ольговичами. Великий князь владимирский почти все время удерживал не только свой плацдарм в «Русской земле» — Остерский городок, но и Переяславль Русский как вассальное владение^[28]Там же. С. 100.. Обычно там княжил кто-нибудь из родственников Всеволода. К началу XIII в. Владимиро-Суздальское княжество в известной степени старалось уменьшить усобицу южных князей. Стало традицией вмешательство киевского митрополита в политические дела. Он нашел себе союзника в лице великого князя Всеволода. Это не преуменьшило, а, пожалуй, увеличило авторитет «Суждальской земли». К концу своего правления Всеволод сумел добиться мирного договора даже с постоянными противниками Ольговичами. Политическая позиция огромного и сильного княжества была такова, что его стремления во многом учитывались при решении важнейших вопросов. Становление на киевский стол во многом зависело от «Суждальской земли». То, что во время Андрея Боголюбского было исключительным явлением, стало почти традицией. Для осуществления своего плана Андрею понадобились сбор и организация похода, посылка на юг огромного войска. В начале XIII в. было достаточно дипломатической поддержки Всеволода Юрьевича, великого владимирского князя, чтобы получить киевский стол. Налицо политический фактор, в достаточной степени определяющий силу Северо-Восточной Руси.

Весной 1212 г. умер великий князь Всеволод Юрьевич. На стол вступил его сын Юрий. Началу его правления предшествовали драматические события. Ровно за год до смерти Всеволод сделал попытку при жизни заключить ряд с городом. Договор должен был оформить и закрепить кандидатуру одного из сыновей великого князя на столе Владимира. Объяснить подобную предусмотрительность, возникшую у такого осторожного политика, каким был Всеволод, несложно. Князя беспокоили претенденты из других династийных линий, могущие претендовать на владимирский стол. К тому же, и это было самое главное, при жизни Всеволод мог рассчитывать на заключение договора с общиной Владимира. После его смерти, как он полагал, могли возникнуть всевозможные препятствия. И в этом, конечно, он был прав. Отметим, что коммунальные органы были также заинтересованы в ряде. Дальнейшие события показали, что они очень обоснованно беспокоились о статусе города как столице всего княжества. Ростов продолжал претендовать на первенство. Всеволод для заключения ряда с городом послал за своим старшим сыном Константином, «дая ему по своем животе Володимерь, а Ростов Юрью дая». Но Константин, у которого были очень прочные связи с «людьем» ростовским, отказался ехать. Он выдвинул собственные требования: «хотя взяти Володимерь к Ростову». Безусловно, эти требования не были приемлемы ни для его отца, ни для общины Владимира. Двукратное приглашение Всеволода было отвергнуто Константином, упорно стремившимся поставить Ростов, в котором он «сидел» уже несколько лет, над Владимиром. В результате Всеволод созвал собор, в котором участвовали представители имущих слоев населения всей земли, а также вече Владимира, на котором и был заключен ряд. По этому ряду Юрий был признан преемником великого князя^[29]Там же. С. 108..

Источник: http://a-nevsky.ru/library/vladimiro-suzdalskaya-rus-ocherki-socialno-politicheskoy-istorii9.html

\\\\\\\\\\\\\-конец вырезки, полная версия в источнике

Другие источники

Раздел
“Всеволод Большое Гнездо”

1. ПСРЛ. Т. I. Стб. 372. — Михаил и Всеволод с матерью вообще были изгнаны из пределов Руси и эмигрировали к родственнику — византийскому императору, который дал им города в «кормление» — Аскалон и ряд городов по Дунаю.
2. Там же. Стб. 373.
3. Там же. Стб. 372. — Татищев сообщает еще более разительные факты. Он рассказывает о попытке раздела Владимиро-Суздальской земли между Юрьевичами и Ростиславичами. Идея принадлежала Михаилу. Он обратился к племянникам с предложением поделить «Суждальскую землю» на уделы. Каждый князь получал по своему владению. Но появлению на северо-востоке Юрьевичей воспротивились заговорщики — убийцы Андрея, они «наипаче ко изгнанию его (т. е. Михаила. — Ю.Л.) прилежали». Раздосадованный князь обратился к своим племянникам: «Меня оставьте во Владимере с покоем и не слушайте кромольников и злодеев, которые погубили стрыя вашего [Андрея]». Более того, Михаил открыто обвинил племянников в участии в заговоре, ибо они приняли под свое покровительство убийц («оных убийцев приняли в свое засчисчение»). Этим он очень ловко принудил их к оправданию, которое еще более убеждало в виновности Ростиславичей. Молодой и, вероятно, не очень умный, Мстислав Ростиславич оправдывался таким образом: «…мы Стрыя нашего Андрея не убили и в совете том не были, а убили его народом за его неправду, что неповинно многих казнил и разорял, в братии, князех руских, великие вражды и беспокойства чинил». После таких оправданий сомневаться в неучастии Ростиславичей в заговоре можно с трудом (Татищев В.Н. История Российская. М., 1964. Т. III. С. 108).
4. ПСРЛ. Л., 1926—1928. Т. I. Стб. 370.
5. Там же. Стб. 374.
6. Там же. Стб. 370. — Министериалы-тиуны имели дома, усадьбы и большое имущество, если их грабило «благодарное» население.
7. Там же.
8. Там же. Стб. 369—370.
9. Там же. СПб., 1908. Т. II. Стб. 590
10. Там же. Т. I. Стб. 371. — Подобное положение превосходно иллюстрирует двойственность княжеской власти в период феодальной раздробленности. Она была совершенно необходима всему феодальному классу для обуздания, подавления смердов и ремесленников, но прежде всего крестьянства — этого основного и главного антагониста правящего класса.
11. ПСРЛ. Т. I. Стб. 371—372.
12. Там же. Стб. 372—373.
13. Там же. Стб. 373. — Здесь и далее пунктуация наша.
14. Там же. Стб. 383—386.
15. Там же. Стб. 386.
16. Там же. Стб. 387.
17. Там же. Стб. 432—434.
18. Там же. Стб. 382—390, 400, 420—421.
19. Там же. Стб. 388.
20. Там же. Стб. 380—381.
21. Там же. Стб. 394—396; ср.: стб. 397—400.
22. Там же. Стб. 405—407.
23. Там же. Стб. 412.
24. Там же.
25. Там же. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 96. — Старейшинство только в потомках Владимира Мономаха. Ольговичи, например, к этой линии князей не принадлежали.
26. Там же. С. 98—100.
27. Там же. С. 99.
28. Там же. С. 100.
29. Там же. С. 108.