Биография первой жены Павла I
княгини Натальи Алексеевны

Время для войны или свадьбы

1772 год выдался для Екатерины II событийным. Прежде всего, только закончилась первая русско-польская война, потребовавшая немало сил и средств от императрицы и казны. Григорий Орлов ударился в разгул и расточительство, тем самым ещё больше отдалив себя от двора. Потёмкин же, наоборот, привлёк внимание государыни. Но самое важное – Павел Петрович, наследник престола, отпраздновал 18-летие.

Будущий император российский Павел I, по настоянию бабушки – Елизаветы Петровны, воспитывался Никитой Ивановичем Паниным. Мальчика с детства готовили к наследованию трона и решению дел государственных. Екатерина II при сыне была лишь регентом и, по словам Панина:

С подбором невест Екатерине II помогал бывший датский посланник барон Ассебург. По его мнению, любая из принцесс, будь то София-Доротея Вюртембергская, Августа-Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадтская или Луиза Саксен-Готская, составили бы блестящую партию молодому наследнику. Наиболее подходящей кандидатурой была последняя, царица писала дипломату:

Но затее не суждено было закончиться успехом – принцесса отказалась менять веру (что было обязательным условием для будущей императрицы), а мать строптивицы не посчитала нужным принуждать дочь. Также барон Ассенбург, спустя 2 года после первой встречи с принцессой, описал её императрице, как подурневшую и более похожую на 30-нюю, нежели на 15-летнюю. Разочарованная Екатерина писала дипломату в 1771:

«Так как принцесса Луиза Саксен-Готская сильно изменилась к худшему в чертах лица и в фигуре; так как принцесса, её родительница, выражает нерасположение к проекту её возвышения, смотря на перемену вероисповедания принцессы, её дочери, как неизгладимый упрёк на её совести; так как провинциальное воспитание последней не возвысило тех достоинств, которые могли внушить ей окружающие её приличие и скромность, вместе с непомерной её полнотой, очень мало соответствуют тем условиям, при которых принцесса, по своим годам, при отсутствии соперниц могла бы на время занять место, предназначенное ей по предложениям вашим два года тому назад…»

Совершенство природы для наследника империи

В переписке с Паниным Екатерина выразила недоверие прусскому монарху:

«У ландграфини, слава богу, есть ещё три дочери на выданье; попросим её приехать сюда с этим роем дочерей; мы будем очень несчастливы, если из трёх не выберем ни одной, нам подходящей. Посмотрим на них, а потом решим. Дочери эти: Амалия-Фредерика — 18-ти лет; Вильгельмина — 17-ти; Луиза — 15-ти лет… Не особенно останавливаюсь я на похвалах, расточаемых старшей из принцесс Гессенских королём прусским, потому что я знаю и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению — которые глупее, те и лучше: я видала и знавала выбранных им».

Императрице отправили портреты сестёр, осмотрев их, Екатерина более всего оценила среднюю:

«Портрет выгодно располагает в ее пользу. И надобно быть очень взыскательным, чтобы найти в ее лице какой-нибудь недостаток».

Вместе с тем, прагматизма царице было не занимать, потому она высказала свои опасения барону фон Ассенбургу прямо:

«Принцессу Вильгельмину Дармштадтскую мне описывают, особенно со стороны доброты сердца, как совершенство природы; но помимо того, что совершенства, как известно, в мире не существует, вы говорите, что у нее опрометчивый ум, склонный к раздору. Это, в соединении с умом ее батюшки и с большим количеством сестер и братьев, частью уже пристроенных, а частью еще ожидающих, чтобы их пристроили, побуждает меня в этом отношении к осторожности».

«Мать отличает ее, — писал Ассебург, — наставники хвалят способности ее ума и обходительность нрава; она не выказывает капризов; она хотя холодна, но одинакова со всеми, и ни один из ее поступков не опровергнул еще моего мнения, что сердце ее чисто, сдержанно и добродетельно, но что ее поработило честолюбие… Ее нрав и манеры приобрели некоторую небрежность; но они смягчатся, сделаются приятнее и ласковее, когда она будет жить с людьми, которые особенно привлекут ее сердце. Ожидаю того же от направления ее ума, ныне недеятельного и привязанного к небольшому числу местных идей и невнимательного более по привычке, чем по естественной наклонности; серьезного и подчиненного некоторым предубеждениям, но который — в иной местности и при иных обязанностях — должен будет приобрести более обширности, прелести, верности и прочности. Принцесса захочет нравиться. Она из всего молодого Дармштадского семейства имеет наиболее грации и благородства в манерах и в характере, точно так же как она имеет всего более находчивого ума»

Тайное путешествие на смотрины

Поскольку договоренности о браке не было, Фридрих II и Екатерина II в равной степени опасались пересудов, ведь поездка матери с тремя дочерьми на «смотрины» была немыслимой. В случае, если договорённость о свадьбе так и не будет достигнута, тень ляжет как на поведение монархов, так и на доброе имя девушек на выданье. Чтоб избежать конфузов, прусский король пригласил ландграфиню навестить Берлине жену прусского престолонаследника, откуда всегда можно найти повод для поездки в Россию.

Расходы на путешествие взяла на себя Российская империя. 28 апреля 1773 года императрица Екатерина II отправила официальное приглашение в Россию, 80 000 гульденов и 3 фрегата для Каролины Гессен-Дармштадтской с тремя дочерьми – Амалией, Вильгельминой и Луизой, чтоб обеспечить их безопасное и комфортное путешествие. По записям барона Бюлера, историка, Екатерина считала:

«что Европа и Россия примут за новое проявление ее величия и могущества то обстоятельство, что иностранная владетельная особа везет троих своих дочерей напоказ и на выбор наследнику всероссийского престола. До сих пор на Западе существовал обычай, в силу которого одни короли не ездили за своими невестами, а их привозили к ним, но заочно помолвленными или даже обрученными. А тут невесты еще не было, и вообще тому, чего великая государыня добилась от ландграфини Дармштадтской, не бывало примера в истории».

Конечно же, не обошлось без интриг и взаимных подозрений. Тайная служба её величества доставила Екатерине личное письмо барона Ассенбурга, адресованное Никите Ивановичу Панину. В сообщении значилось, что ландграфиня полностью подвластна барону и будет выполнять только его распоряжения. Следом пришло тайное послание Фридриха II для посланника Сольмса в Петербурге, в коем содержалось указание всячески помогать Каролине при знакомстве с новым двором. Ознакомившись с обоими посланиями, императрица смекнула, что вокруг матери потенциальных невест образуется слишком много помощников и советчиков, что затруднит всё дело.

Прознав об интересе Разумовского к принцессе Вильгельмине, императрица завязала с Черкасовым переписку, как не допустить путешествия «сухим путём» ладграфини с дочерьми под присмотром молодого капитан-лейтенанта. Ситуация, меж тем, разрешилась сама собой. «Быстрый» опаздывал в Ревель на несколько дней, потому Каролина и девушки-невесты отдохнули с дороги и в сопровождении барона Черкасова отправились дальше.

«Наставления Екатерины II, данные княгиням российским»

Правящая императрица лично составила свод правил и указаний для невесты Павла Петровича. Документ был передан матери-ландграфине через барона Черкасова и зачитан Амалии, Вильгельмине и Луизе во время путешествия. Согласно «наставлениям» принцессе не следует слушать никаких наветов злобных людей против императрицы или цесаревича, а в деле политики не поддаваться внушениям иностранных министров. Выбирая развлечения и забавы, необходимо помнить о положении, которое та занимает, а потому держать себя с достоинством и не допускать короткого обхождения, которое может вызвать недостаток почтительности. Что касается тех денежных средств, которые будут отпускаться на ее расходы, то ими она должна пользоваться благоразумно, чтобы никогда не делать долгов. Так как праздность влечет за собой скуку, последствием которой бывает дурное расположение духа, надо стараться, исполнив все свои обязанности, искать занятий в свободные часы. Чтение образует вкус, сердце и ум; если принцесса сумеет найти в нем интерес, то это будет, конечно, всего лучше; кроме того, она может заниматься музыкой и всякого рода рукодельями; разнообразя свой досуг, она никогда не будет чувствовать пустоты в течение дня. Столь же опасно избегать света, как слишком любить его. Не следует тяготиться светом, когда придется бывать в обществе, но надо уметь обходиться без света, прибегая к занятиям и удовольствиям, способным украсить ум, укрепить чувства или дать деятельность рукам. Свод правил заканчиваются 13-м пунктом: «Следуя этим правилам, принцесса должна ожидать самой счастливой будущности. Она будет иметь самого нежного супруга, которого она составит счастье и который, наверно, сделает ее счастливой; она будет иметь преимущество именоваться дочерью той императрицы, которая наиболее приносит чести нашему веку, быть ею любимой и служить отрадой народу, который с новыми силами двинулся вперед под руководством Екатерины, все более прославляющей его, и принцессе останется только желать продления дней Ее Императорского Величества и Его Императорского Высочества Великого Князя, в твердой уверенности, что ее благополучие не поколеблется, пока она будет жить в зависимости от них».

Три дня на раздумья для цесаревича

«Несмотря на усталость, я все ходил по моей комнате… вспоминая виденное и слышанное. В этот момент мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгельмине, которая мне больше всех нравилась, и всю ночь я ее видел во сне».

Екатерина II одобрила выбор сына, но предложила не торопиться и дала цесаревичу три дня на раздумья:

“… Мой сын с первой же минуты полюбил принцессу Вильгельмину, я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он, и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестёр… У ландграфини сердце и ум возвышенные; это во всех отношениях женщина почтенная и с большими достоинствами; ее беседа мне нравится, и кажется, ни она, ни ее дочери не скучают с нами. Старшая очень кротка, у младшей, по-видимому, много ума; вторая имеет все, что нам нужно: ее физиономия прелестна, ее черты правильны; она приветлива, умна; я очень ею довольна, а сын мой влюблен в нее”.

Павел не изменил решения и 18 июня от имени Павла императрица российская сделала официальное предложение ландграфу Гессен-Дармштадтскому:

«Это послание, мой дорогой ландграф, отправлено, чтобы попросить вашего согласия на бракосочетание с российским великим князем, о котором будет объявлено только после данного вами согласия. Я бы хотела просить вас не задерживаться с ответом, кажется, великий князь особенно сильно этого желает. Я знаю ваше мнение по этому поводу, мой дорогой ландграф, иначе никогда не предприняла бы это путешествие. Здесь считают, что вы добры ко мне и что это предложение будет принято вами с удовольствием. Видно, что с первого же вечера Вильгельмина весьма понравилась великому князю. И я уверяю вас, дорогой ландграф, что он не менее приятен ей. Пусть же небо благословит брак, о котором я вам сообща.». В свою очередь Каролина направила благодарность прусскому королю Фридриху: «Никогда не забуду, что я обязана Вашему Величеству устройством моей дочери Вильгельмины… Великий князь, сколько можно заметить, полюбил мою дочь и даже больше, чем я ожидала».

С момента помолвки немецких гостей занимали балами, маскарадами, спектаклями и другими увеселениями при дворе. Царица тем временем наблюдала за сыном, будущей невесткой и выжидала время. Дату свадьбы выбрали не случайно: 20 сентября день Рождения цесаревича и чтоб отвлечь народ и придворных от размышлений на тему «истинного царя», Екатерина запланировала пышное свадебное торжество на 29 сентября.

«Молодой принц любезен и вежлив. Он недурен собой, умен. Императрица, если не считать ее положения – очаровательная женщина. Мы были мгновенно покорены ее располагающей к себе внешностью и добротой. Пребывание здесь превосходно…» – писала мужу-ландграфу Каролина.

Через два месяца после первой встречи с Павлом Петровичем, 15 августа 1773 года Августа-Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадтская приняла крещение в православие и стала Натальей Алексеевной. Духовные наставления принцессе давал сам архиепископ Платон. Днём позже отпраздновали обручение и девушка стала Великой княгиней.

«Императрица вручила мне и трем моим дочерям Орден Святой Екатерины. А Вильгельмине, помимо этого, бриллиантовое колье с кольцом, серьги», – писала ландграфиня домой.

29 сентября 1773 года состоялась свадьба Павла Петровича и Натальи Алексеевны. Были организованы массовые двухнедельные гуляния для всех сословий, завершились которые грандиозным фейерверком. Сестры и мать жены Павла I, Натальи Алексеевны Романовой, присутствовали на церемонии и торжестве, по завершении празднеств, 15 октября отправились домой.

«К одиннадцати часам отправились кортежем в церковь Летнего Дворца. На голове императрицы была небольшая корона, одета она была в золотой клозет и мантию, отделанную горностаем. За ней следовал великий князь с невестой, затем я, наши дочери, потом все остальные. Императрица сама надела кольца на пальцы жениха и невесты, выстрелила пушка. Потом была молитва», – так описывала церемонию Каролина в письме к мужу.

Великая княжна Наталья Алексеевна Романова купалась в роскоши: в день свадьбы ей подарили бриллиантовые пряжки, днём позже – убор из изумрудов и бриллиантов, Павел Петрович лично преподнёс рубиновое ожерелье стоимостью 25 000 рублей.

Придворная жизнь от балов до интриг

Для молодой жены Павла I жизнь при российском дворе в первые месяцы после свадьбы была вечным праздником: продолжились балы и торжественные приёмы, театральные постановки и прогулки в саду. Великая княгиня Наталья Алексеевна Романова много времени проводила с мужем, который был совершенно без ума от нее, уделяла достаточно внимания императрице, чтоб не терять её расположение и понемногу входила в курс дел и порядок дворцовой жизни. Екатерина II часто писала письма родителям невестки, нахваливала их дочь и мечтала о счастливом будущем. Зиму 1773-1774 года царица описывала так:

«Ваша дочь здорова; она по прежнему кротка и любезна, какою Вы ее знаете. Муж обожает ее, то и дело хвалит и рекомендует ее; я слушаю и иногда покатываюсь со смеху, потому что ей не нужно рекомендаций; ее рекомендация в моем сердце; я ее люблю, она того заслужила и я совершенно ею довольна. Да и нужно бы искать повода к неудовольствиям и быть хуже какой-нибудь кумушки сплетницы, чтобы не оставаться довольной Великой Княгиней, как я ею довольна. Одним словом, наше хозяйство идет очень мило. Дети наши, кажется, очень рады переезду со мною на дачу в Царское Село. Молодежь заставляет меня по вечерам играть и резвиться, или, если угодно, я заставляю их этим заниматься».

Отдельного двора молодым не обеспечили, но некоторые изменения имели место. Прежде всего, Н.И.Панин – воспитатель цесаревича, был уволен, в качестве помощника Павлу Петровичу был назначен генерал-аншеф Н.И.Салтыков. По просьбе наследника камер-юнкеру Разумовскому отвели комнату рядом с братом Натальи Алексеевны – жены Павла I. Полная идиллия сохранялась до весны 1774 года. Учитывая сложные отношения императрицы и цесаревича, подобное мирное и благостное время стало для неё отрадой. Не так восхищалась царица невесткой, как радовалась своему возобновившемуся контакту с сыном. Английский посол Гуннинг писал донесение своему королю:

Андрей Разумовский оказывал большое влияние как на Павла Петровича, так и на его жену Наталью Алексеевну. Мало-помалу международные интриги, в некотором роде, достигли покоев первой жены Павла I. Суть их заключалась в следующем: Россия, Австрия и Пруссия, после первого раздела Польши сблизились, что совсем не нравилось монархам Франции и Испании. Потому, по донесениям Гуннинга, французский и испанский посланники подкупили Разумовского, а тот, пользуясь высотой своего положения, втянул в политические интриги Наталью Алексеевну, чтоб она, используя своё влияние на супруга-цесаревича, совершила государственный переворот, как сделала сама Екатерина в 1762 году. Доподлинно неизвестно, планировала ли нечто подобное Наталья Алексеевна Романова самом деле, но факт излишней близости Разумовского к молодым императрицу не устраивал. Рискуя потерять недавно налаженные отношения с сыном, Екатерина намекнула Павлу о связи Великой княгини с его лучшим другом. Однако ослеплённый любовью к жене и верой другу, помня о сложном характере матери, цесаревич предпочёл поверить, что слух ложный и таким образом императрица пытается рассорить влюбленных.

Недовольство государыни росло и 21 декабря 1774 годата писала Гримму о постоянных болезнях невестки:

«Как не быть болезненной; у этой дамы везде крайности; если мы делаем прогулку пешком, — так в двадцать верст; если танцуем, — так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллемандов; дабы избегнуть тепла в комнатах, — мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают себе лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора года, мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько едва ли кто-нибудь имеет в Европе. Но ни слова более — в молодых людях никогда не следует отчаиваться».

Наталья Алексеевна всё больше проявляла строптивость: русский язык не учила, прислушивалась к придворным слухам, нередко высказывалась об освобождении крестьян и выказывала прочие революционные идеи. Княгине выделялось солидное содержание – 50 000 в год, но денег ей постоянно не хватало, от чего она постоянно ввязывалась в долги даже с малознакомыми людьми. Но больше всего, конечно, императрицу гневила бездетность молодой жены цесаревича.

Смерть

В конце лета 1775 года императрица с княгиней Натальей Алексеевной совместно посетили Троице-Сергиеву лавру, после чего стало известно о беременности первой жены Павла I. 27 августа Екатерина пишет Гримму:

«Моления наши услышаны: великая княгиня беременна и здоровье ее, кажется, укрепилось».

10 апреля 1776 года у великой княгини Натальи Алексеевны начались роды. 20-летняя роженица чувствовала себя плохо, со всего Петербурга созвали лучших врачей, включая доктора прусского принца Генриха. Императрица постоянно находилась рядом с невесткой, за что та называла её «отличной сиделкой». Сначала над княгиней хлопотала повивальная бабка, после чего роженицу передали врачам. Три дня длились муки девушки, но ребёнок так и не появился на свет. Запоздалое кесарево не спасло ситуацию – дитя давно было мертво, а продукты разложения лишили шанса на жизнь и мать.

Далее события развивались стремительно. Сразу после кончины княгини Натальи Алексеевны императрица потребовала принести шкатулку с бумагами покойной и тут же запечатала её. Несколькими часами позже Екатерина, Павел Петрович, принц Герних, Андрей Разумовский в сопровождении придворных, переехали в Царское Село. Врачи спешно дали заключение после вскрытия о невозможности княгини рожать из-за искривления позвоночника, по двору поползли слухи об отравлении неугодной невестки интриганкой-императрицей. Екатерина II подробно описала трагические события последних дней Гримму:

«Богу так угодно было. Что делать! Но то сказать могу, что ничего не было проронено, что только человеческий ум и искусство придумать могли к спасению ее. Но тут было стечение различных несчастных обстоятельств, кои казус сей сделали почти единственным в свете.

Великий князь в Фомино воскресенье поутру в четвертом часу пришел ко мне и объявил, что великая княгиня мучится с полуночи; но как муки были не сильные, то мешкали меня будить. Я встала и пошла к ней, и нашла ее в порядочном состоянии, и пробыла у нее до десяти часов утра, и, видя, что она еще имеет не прямые муки, пошла одеваться, и паки к ней возвратилась в 12 часов. К вечеру мука была так сильна, что всякую минуту ожидали ее разрешения. И тут при ней, окромя лучшей в городе бабки, графини Катерины Михайловны Румянцевой, ее камер-фрау, великого князя и меня, никого не было; лекарь же и доктор ее были в передней. Ночь вся прошла, и боли были переменные со сном: иногда вставала, иногда ложилась, как ей было угодно. Другой день паки проводили мы таким же образом, но уже были призваны Круз и Тоде, совету коих следовала бабка, но без успеха оставалась наша благая надежда. Во вторник доктора требовали Роджерсона и Линдемана, ибо бабка отказалась от возможности. В среду Тоде был допущен, но ничто не мог предуспеть. Дитя уже был мертв, но кости оставались в одинаковом положении. В четверг великая княгиня была исповедована, приобщена и маслом соборована, а в пятницу предала Богу душу.

Я и великий князь все пять суток и день и ночь были безвыходно у нее. По кончине при открытии тела оказалось, что великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была как S, но та часть, которая должна быть выгнута, была вогнута и лежала на затылке дитяти; что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имел до девяти дюймов. К сему соединялись другие обстоятельства, коих, чаю, примера нету. Одним словом, таковое стечение не позволяло ни матери, ни дитяти оставаться в живых. Скорбь моя была велика, но, предавшись в волю Божию, теперь надо помышлять о награде потери».

Цесаревич был безутешен. Кончина жены настолько глубоко ранила его, что императрица всерьёз опасалась за его рассудок. Согласно придворным слухам, Екатерина вручила сыну несколько писем от Разумовского к Наталье Алексеевне, доказывающих их порочную связь, что, в свою очередь, ставило под вопрос отцовство погибшего ребёнка. На следующий день Андрей Разумовский был отослан государыней в Петербург с пакетом для фельдмаршала князя Александра Михайловича Голицына. Далее последовали распоряжения оставаться там и готовить погребение умершей княгини. Андрей пытался писать цесаревичу, умолял объяснить причину его отдаления в столь скорбное время, но получил лишь уверение в неизменности приказа императрицы, переданное Павлом Петровичем через Салтыкова.

26 апреля 1776 года состоялись похороны первой жены Павла I Великой княгини Натальи Алексеевны Романовой, урождённой Августы-Вильгельмины-Луизы Гессен-Дармштадтской. На церемонии погребения присутствовала Екатерина II и Андрей Разумовский, Павел Петрович же остался в Царском Селе. Прусская невестка была похоронена не в фамильной усыпальнице Романовых в Петропавловской крепости, как это принято для членов царской семьи, а в Александро-Невской лавре. Комнаты умершей были переделаны, а вся мебель подарена её духовнику – архиепископу Платону, исповедовавшему её перед кончиной. На следующий день после похорон Разумовский получил приказ отправиться в Ревель и ждать там дальнейших распоряжений. Таким образом, в Зимнем дворце не осталось никого и ничего, напоминающего о жизни в этих стенах молодой прусской принцессы Вильгельмины.

Император Павел I известен своей чудаковатостью. Возможно, именно смерть горячо любимой жены и предательство лучшего друга так изменили молодого человека: из весёлого и разговорчивого он превратился в мрачного и недоверчивого. Пока цесаревич переживал личную трагедию, Екатерина уже подыскивала новую жену сыну. Ею станет вюртембергская принцесса София-Доротея.